Антахто Брахма - джиджнаса -
«Теперь в этой человеческой форме
жизни мы должны задуматься над вопросом об источнике всего сущего»

«Веданта-сутра»

Всё началось с нелепой автомобильной аварии, укоротившей мне жизнь годков эдак на двадцать, если исходить из непотребного образа жизни, который я вёл, за что, видимо, и поплатился. Хотелось бы сказать, что мой возраст, тогда давно перевалил за сорок, и выглядел я соответственно прожитому, а так же выпитому. Вечно преследующий меня запах сигар и огнедышащий перегар (кстати, я его не обонял, всё это со слов моей старухи, то бишь жены) дарили возможность пореже общаться с окружающими, мгновенно разгоняя их в радиусе добрых пяти метров. Солидное брюхо, неведомым образом, неизменно расстегивающее нижние пуговицы рубахи, постоянно выпирало наружу, выставляя любопытствующим большой до безобразия узел сморщенной кожи, у большинства людей называемый пупком. Бабка-повитуха, вытаскивающая меня из чрева матери, видимо была большой оригиналкой. Черты лица, в молодости выразительные и чувственные, со временем обрюзгли, где, заполнившись жиром, а где обвисли водянистыми мешками, превратив физиономию в «сильно пересечённую местность». Нос-картофелина, покрытый множеством ям, оврагов и ущелий, оставшихся от юношеских угрей, венчал всё это великолепие форм. Неопределённого цвета волосы, скорее светлые, зачёсанные на лоб, чтобы скрыть неотвратимо расползающуюся лысину, в течение дня принимали вид застывшего во времени разухабного взрыва и никакая расчёска уже не могла придать им какое-либо подобие причёски. И лишь глаза, поблёскивающие из складок жира, мгновенно убивали малейшее желание людей хотя бы усмехнуться в мою сторону. Изворотливый ум, наглость вне всякой нормы, физическая сила, которой я не был обделён, быстро ставили на место любое высокомерное существо, вне зависимости от возраста и пола. Да, кому не нравится мой портрет, пусть по пристальней посмотрит в зеркало, уверяю, всегда найдет, отчего прийти в уныние, а я, глядя на себя, только весело ржал, чем доводил свою благоверную до истерики.

Я имел хороший, уютный дом на окраине большого города, своё дело, которому в последнее время уделял всё меньше внимания, больше откликаясь на зов полного стакана и старого Бена, постоянно воняющего потом заношенной до дыр, никогда не знавшей стирки футболки, любителя пофилософствовать на любые, самые заумные темы, вплоть до втирания мне какой-то там небулярной то ли теоремы, то ли гипотезы происхождения нашей Солнечной системы. В общем, ни черта не понятно, а слушать приятно! Вроде и ты шило из задницы ещё не вынул. Я всегда восхищался этим мозгляком, с виду полным ничтожеством, с трясущимися по утрам руками, кое-как выбритым, но после первого стакана преображающегося в тонкого интеллектуала, человека огромных знаний, стоящего на много выше, нежели все эти воротилы из клики власть имущих, наполненных по самые уши гнилой смесью позёрства и безвкусицы.

В то солнечное воскресное утро я вышел из дому в прекрасном расположении духа, с набитым брюхом, хорошей сигарой в зубах и приятными планами на предстоящий выходной. Жена на кухне, в тот день, была как никогда великолепна, мой удовлетворённый едой желудок сипло урчал, требуя смочить трапезу доброй порцией «Кровавой Мери». Весь в предвкушении скорой выпивки и компании неистощимого на темы Бена, я открыл гараж, стоящий в десятке метров от кольцевой дороги. Занятый мыслью, чем подковырнуть приятеля, я, не осмотревшись как следует, выгнал задним ходом свой пикап из гаража, вовремя поспев под колёса груженого самосвала. Этот говнюк, дико визжа тормозами, всё-таки переехал через меня, оставив после себя блин, замешанный на металле, пластике, плоти и крови. Но я остался жив, хотя лучше бы умер сразу. Дикий безумный крик, переходящий в тягучий вой, вырвался из моей груди, вырывая голосовые связки и гоня кровь по моему горлу. Глаза, вначале ослеплённые болью, со временем стали различать детали страшной яви, больше похожей на кошмар. Налитые кровью, они бросили взгляд вдоль тела и ужас, заглушающий даже непереносимую боль, заставил оцепенеть мой разум. Всё, что было ниже пояса, превратилось в месиво костей и мяса, с торчащими то тут, то там остатками моего автомобиля. Кровь! Бог мой, я никогда не видел столько крови и уж тем более своей! Ею было покрыто всё вокруг, и моё раздавленное тело в том числе. Страх внезапно ушёл, осталось лишь тупое непонимание происходящего. Совершенно не слушаясь меня, глаза пробежались по этим смачным подробностям, насытившись, уставились в просвет излома того, что когда-то было боковой дверцей. Отвисшая челюсть, округлённые страхом глаза водителя грузовика, вот, что предстало перед моим взором. Дрожащими руками он пытался открыть заклинившую дверцу, по шевелящимся губам я понял, что что-то произошло с моим слухом. Я засмеялся. Господи, до чего же смешно! В более комичную ситуацию я не попадал. Вместе со смехом у меня изо рта выплеснулось несколько сгустков крови. Тут я развеселился во всю. Нет, ну надо же, мало того, что эта сволочь старательно меня переехала, так он ещё выламывает двери, чтобы принести свои глупые извинения. Видел бы он сейчас свою рожу! Я захихикал. Опять горлом пошла кровь, но остановиться было уже невозможно. Я щерился и трясся до тех пор, пока горло не заполнилось чем-то приторно-тепловато-приятным, и судорожный кашель не вынес всё это наружу, уподобив мой рот фонтану или грязевому гейзеру, только выбросами была какая-то ярко-красная дрянь. Кашель, видимо, хорошо прочистил барабанные перепонки, и я с удивительной чёткостью почувствовал, как сперва медленно и робко звуки протискивались ко мне в уши, с каждым мгновением наглея всё больше и больше, и вот уже рвут на части мой мозг! Визг сирены, крики людей, звук тормозящих машин и многое другое, что я воспринять и отделить от общей какофонии уже не мог, несли с собой боль и страх, страх понимания приближающейся смерти! Голову неудержимо повлекло назад, к спинке кресла, боль дробью простучала по позвоночнику, выгибая его в немыслимую ранее для моей комплекции позицию. Это было последнее, что я смог почувствовать и увидеть, так как видимо мозг счёл за лучшее отключить меня на некоторое время, видимо желая дать возможность испить всю чашу боли до дна.

Я умер в ярком свете ламп, в металлическом перестуке режущих, кромсающих, хватающих и зажимающих инструментов, лёжа на высоко поднятом столе, удобном склоненным на до мною серьёзным рожам в голубых колпаках и марлевых «намордниках», для совершения изысканного ритуала оттяпывания ещё чего-нибудь у меня, ради высокой цели – спасения моей жизни, которая мне, уже, была в тягость. Невзирая на мои немые мольбы впрыснуть мне что-либо обезболивающее, если уж тихонько удавить отключением кислорода – кишка тонка, «милосердные» ребята, сочувственно кивая колпаками, отечески просили потерпеть, сердце, мол, слабое – наркоза не выдержит, и резали по живому. Вот где я осознал, что у боли, оказывается, есть разные ступени восприятия. Всё тело горело в огне адской боли, которая раньше казалась мне непереносимой, но тогда уже была лишь привычным фоном, на тле которого яркими, ослепляющими вспышками, вкручивающими сознание и тело в спиральные судороги, выделялись чёткие, лаконичные взрезы по телу, моему телу! Хирурги усердно и методично, что-то отрезали, пришивали – делали это, исходя из ужасных законов предписывающих не давать человеку спокойно умереть, а подвергать его тело дальнейшим пертурбациям. Хотя, как только пациент умрёт, кусок плоти, ими любовно штопаемый, потеряет для них какой либо интерес. Молоденькая медсестричка, стоявшая у изголовья, непрестанно наклонялась на до мною и заглядывала мне куда-то в глазное дно, а может и глубже, в сам мозг, и что-то там лепетала должное, видимо, меня успокоить и отвлечь от боли. Я с неимоверным усилием оторвал голову от стола с бешеным желанием плюнуть в эти симпатичные, подведённые до синевы глазки, но в этот миг жизнь покинула меня…!

…И лишь тьма окружала меня. Чёрная бездна всасывала без видимых всплесков и звуков, вызывая неясное чувство тревоги, нараставшее с каждым мгновением где-то в глубине моего Я. И я падаю в никуда, туда, откуда никто не возвращался до меня, и нет надежды вернуться мне. Я жажду опоры моему разуму, оставляющему меня в этом вечном падении, но не за что зацепиться жалкой горсткой чувств, и в прошлом, бывало, подводившим не раз. Хоть бы искорку света, чистого, ласкающего, несущего всё самое лучшее в моей жизни, но и он покинул меня!

Сколько времени прошло с тех пор, как я покинул своё растерзанное тело? Кто знает… Секунда, год, а может век? Все земные заботы покинули меня, осталось лишь чувство надвигающейся опасности. Страшная боль ушла в прошлое, но кто знает какое будущее уготовано мне. И хотя тела нет, чувства остались и мало того, обострены до предела. Я ощупываю не существующими пальцами окружающую пустоту, стараясь увидеть незримое, напрягаю глаза, коих нет. Да разве можно увидеть, услышать, осязать пустоту?! И лишь тьма окружает меня…

Внезапно я почувствовал какое-то движение, и ужас перед неизвестным потряс меня! Легонько коснувшись, это неопределённое что-то начало обволакивать меня жуткой в прикосновении энергией, опутывая в плотный кокон. Эти прикосновения дали мне возможность почувствовать, что-то, что являлось мной, имеет какую-то энергетическую оболочку, через которую неведомое существо пыталось прорваться внутрь. В начале, только ощупывая, с каждым мгновением усиливало натиск, не на шутку стараясь вдавить меня в самого же себя. Буря эмоций захлестнула сознание! Пронизанный неимоверным ужасом, я всеми силами разума и чувств пытался оттолкнуть незримую опасность. Но жалкие эти попытки принесли обратный результат – давление становилось нестерпимым.

«Что тебе нужно?!» - Вскричал я, и сразу же осознал нелепость происходящего, где не отвыкший от тела разум пытался воссоздать истошный крик разверзшегося рта. И всё же дальнейшие события показали, что крик не был мнимым. Так же неожиданно, как вначале сдавливала, эта неизвестная гадость отпустила меня. Весь объятый необъяснимым трепетом и понуждаемый страхом я сконцентрировал все силы чувств на отпор невидимому злу. И чёрная тягучая мгла изрыгнула звук наиболее неприемлемый мной в прошлой жизни, а от того ещё более гнусный своим жалящим смыслом. Мерзкое хихиканье наполнило пустоту вибрацией, амплитуда коей уменьшалась пропорционально возрастанию звука и вскоре меня трясло так, что чувственные образы мои, в сознании до сей поры ассоциирующиеся с телом, расплылись по внутренней поверхности энергетической оболочки как расплёсканное дерьмо шмякнувшееся оземь с порядочной высоты.

«К чему столько чувств?» - Произнесло Что-то, шипением рассерженной змеи, и вновь прикосновение этой твари перекрутило душу не поддающимся контролю узлом эмоций.

«Я не тварь, глупец! – Шипящий надменный голос разорвал сознание на части вспышкой боли. – И уж кого называть тварью, то это представителя человечества, погрязшего в собственных пороках, наследие гнусных приматов, совсем недавно вытиснутых с деревьев на землю эволюцией, и копающихся непрестанно в грязи своими жалкими орудиями, что – бы вырастить горсть семян и не сдохнуть с голоду. В ваших скудных словарях лишь определение « Тьмы» наиболее подходит и импонирует мне. Великолепная в своей непроглядности, всепроникающая, вызывающая у людей безотчетное чувства ужаса, заставляющего их чувствовать себя ничтожествами, каковыми вы и являетесь на самом деле».

Шок, овладевший мной, понемногу проходил, и вскоре способность соображать вернулась ко мне. Исполненный страха и боли, но всё же не потерявший своей гибкости ум, быстро, хоть и с лихорадочными срывами, проработал ситуацию и выдал единственно правильный в данных обстоятельствах вариант действий. Раз уж Тьма настолько же сильна, насколько и самовлюблённа, думал я, то стоит этим воспользоваться, под-игрывая ей в этом, извлекая не лишний шанс уберечь себя от боли.

«О, Великая Тьма, прошу простить мне мои невежественные мысли, вызвавшие твоё негодование, - льстиво вымолвил я, уже не делая тщетных попыток вырваться из её могучих объятий. – Только моё незнание, вызванное неподготовленностью к смерти, вызвало твой справедливый гнев. Если бы с детства мне вдолбили, что после смерти я встречусь с тобой, о, Величайшая, я всю жизнь возносил бы тебе самые возвышенные молитвы, а при встрече с тобой, о, Непрогляднейшая, был бы полон трепетного благоговения!»

«Ты не так уж глуп, человек, - в шипении явственно слышалась насмешка. – И уж если я возложила на себя нелёгкую обязанность беседовать с каждым, даже самым ничтожным, носителем разума, то лучше побеседовать с, в чём-то родственной душой, нежели с душами набитыми доверху добродетелью, как и с заумными мозгляками, открыто или втихомолку кичащимися своим надуманным превосходством».

«Я абсолютно и полностью согласен с тобой, о Всепроникающая», - разошёлся я, надеясь завоевать благосклонность Тьмы. И проблеск надежды на лучшее будущее обогрел пронизанный холодом страха разум.

«Заткнись, - резко отрезала Тьма. – Меня не интересует твоё согласие или не согласие! И пока я говорю, твоё дело – молча слушать! Я хочу поведать тебе о далёком, далёком прошлом, про те незабываемые времена, когда я, как это ни странно, ещё не имела разума, и уж тем более чувств. Я была не в силах осознать всё своё величие, мощь, и вечное наслаждение существованием. Как ни прискорбно, но только Жизнь, каких либо существ из плоти может развить в себе это великое достояние – Разум! Но Жизнь ничтожна, велико рождённое ею осознание! Вам, люди, не познать всего величия Разума! Погрязшие в повседневных хлопотах о хлебе насущном, лелея своё никудышнее тело, вы ничтожно мало уделяете времени развитию способностей присущих сознанию. Но вы в этом не одиноки. Все предшественники прошли по этому пути, отдавая дань лишь эмоциям жизни. Осознай вы величие своих способностей, вы были бы равны Мне, а может кое в чём даже сильнее Меня. Я не боюсь рассказывать это тебе – понять ты не в силах. Но хватит об этом. Если я в начале думала поведать в словах эту древнюю, навевающую ностальгию историю, то лучше будет, если ты её прочувствуешь также, как это было со мной».

Неведомая сила пронзила моё сознание, зажигая мириады ослепляющих искр там, где должны были быть мои глаза. Свет быстро меркнул, только тупая, ноющая боль тягуче расползалась по неосознанным составляющим моего Я, пробуждая к жизни неведомые доселе чувства, изумляющие своею силою и всесторонностью восприятия. Ведомый властным разумом Тьмы я предался восхитительному по своей наполненности, и красочности панорам открывшихся перед моим взором, созерцанию событий прошлого.

…Давно минуло время, когда разум был неподвластным Тьме. И хотя Тьма была всегда, она не знала этого, ведь только разум может осознать бытие. Родилось и безвозвратно ушло неисчислимое количество звёзд, галактик, вселенных с тех пор, как зародилось первое разумное существо, осознавшее себя и окружающий мир.

Тьма, по воле случая, втянувшая в себя эту искорку разума, была потрясена. А потрясение породило хаос, лавиной прошедший по вселенным. Миры взрывались и зарождались вновь. В этом столпотворении ничтожная планета с существами, наделёнными зачатками сознания, исчезла во вспышке своего солнца, превратившегося в сверхновую. Но Тьма умела ждать, ибо не знала времени. Осознав, что жизнь и разум неразделимы, она внимательно следила за мирами, где ползали, летали, плавали различные твари. Пассивная по природе, она только наблюдала и терпеливо ждала. Лишь через миллиарды лет на невзрачной, уже старой планете, кружащей вокруг затухающей звезды, появились существа с неподдельным любопытством осматривающие мир охлаждающейся родины. Гораздо позже, они назвали себя кхрейптами. Мускулистые, очень подвижные на своих четырех лапах, они могли догнать любую дичь. Два жалких трипалых отростка, росших по бокам мощной груди, со временем преобразились в чуткие и быстрые руки, лишь немного уступавшие по силе нижним конечностям. На короткой шее удобно примостилась вытянутая лошадиноподобная голова с большими выразительными глазами и пастью, наполненной множеством кошмарного вида зубов, перемалывающих даже самые грубые кости. Короткий, толстый хвост служил опорой при сидении. Хищники, самые крупные на планете, не имеющие достойных по силе врагов, они быстро заполонили покрывающуюся снегом и льдом сушу. Но жизнь здесь уже умирала. Всё больше представителей животного и растительного мира уходили в никуда, не выдержав охлаждения планеты, конкуренции более приспособленных жизненных форм. В неразрывной связи с этим уменьшалось и количество пищи остающимся, ещё так жаждущим жизни, существам. И хотя кхрейптов защищал от холода густой мех, другая, не менее страшная беда настигала их. Многие, просто, умирали от голода. Не находя пищи, они падали без сил и становились лакомым кусочком для плотоядных растений, зарывшихся глубоко в пласты земли в поисках тепла и выпускавших ветви-щупальца, снабжённые острыми шипами, сквозь разрыхленные тоннели к поверхности, находя по малейшим вибрациям свои жертвы. Что толку в быстрых лапах, крепких челюстях, если вокруг нет ничего, что можно было бы съесть? И те, которые жили на более благополучных землях, очень скоро осознали, что нужно охранять свою территорию от голодных и алчущих пищи собратьев. Самцы с самками и детьми, подросшими, но уже не оставляющими семью, обходили границы своих земель и отгоняли, а чаще убивали рвущихся к поживе изголодавшихся кхрейптов. Те же в свою очередь объединялись в стаи, так как в группе легче добывать пропитание. Раса поделилась на два непримиримых воинственных клана – хозяев и грабителей. Так начинались войны, которые продолжались вплоть до гибели всякой жизни на планете и много дольше после этого. Ибо именно войны породили разум, свирепый, не знающий пощады к врагу, но разум. Ко времени гибели всего живого (а прошло несколько тысячелетий, прежде чем кора планеты охладилась настолько, что только вирусы и ряд простейших организмов могли поддерживать жизнь) эти существа продвинулись в своих знаниях настолько, что смогли покинуть родину и найти несколько планет с подходящими условиями и расселиться там. И не было недостатка в пище и территории. Всплеск знаний давал возможность процветать и жить в мире. Но злобный нрав, вышедший из глубины тысячелетий, только накапливал вражду, а с ней приходили новые знания. Открывались доселе неведомые науки, наряду с ними процветало искусство, искусство убивать, воспевающее смерть, лепящее немыслимые формы злобы. Тьма с изумлением и восхищением впитывала всё, что давал этот злобствующий разум. Полный горя, боли, радости побед, новых открытий несущих смерть. Для неё он был прекрасен, так как она не знала иного.

Всему живому приходит конец, чтобы возродилась новая жизнь. Настал черёд и этой могучей нации бойцов, не знающих страха и пощады. И не войны тому причиной. Другие, хоть и очень схожие условия на других планетах медленно, но неотвратимо убивали жизнь в могучих телах. Снижалась рождаемость, всё больше появлялось мутантов. В конце концов, они заполонили миры. Мерзкие, уродливые, необычайно свирепые и хитрые, они убили последних представителей старой расы, и кичащиеся своими победами уничтожили всё, что было достигнуто в прошлом. В течение нескольких веков они забыли своё Я.

Неудовлетворённая и взбешенная таким быстрым концом Тьма обратилась в поиск новых знаний и эмоций разума. Как, всё же, много разумных существ осветило своим существованием эту пассивную чёрную пустоту. Многие цивилизации были пронизаны безграничной, чистой мудростью, и как только в своём развитии они начинали осознавать основы Абсолютных истин, Тьма находила представителей расы с низменными потребностями и наделённых властью, и с их помощью уничтожала мудрецов, не давая развиться знанию. Её эгоизм, развитый психологией и воинствующей философией кхрейптов, начисто отвергал чистое учение, раскрывающее внутренние, глубинные возможности живых существ. Боясь, что души пронизанные просветляющим знанием могут составить ей конкуренцию, она убивала их, не понимая, что их стремления были иными.

…Ещё не мало цивилизаций родилось и умерло ко времени появления первых гомо сапиенс.

Чувства, разбуженные во мне Тьмой, безвозвратно уходили, гасимые спесивой бездной зла, лишь горечь по утраченному могуществу и осознание страшного, недалёкого будущего переполняла душу. И ни к чему было наивно полагать, что этот демон бесконечности пощадит меня. Тьма видела меня насквозь и видимо изрядно веселилась над моими радужными надеждами. Я уже знал, что она сделала со своими любимцами кхрейптами, когда короткий миг был властелином миров. Она вонзалась в души умерших, беззащитных в своих скудных познаниях существ, алчно и злобно разрывая душу на составляющие ее, разум и собственное Я. Разум со смаком пожирался, а личность отбрасывалась прочь как ненужный хлам. «Складчина» бесконечного множества сознаний питала её величие, давала знания, которые она сама не в состоянии была измыслить, то ли по тупости, то ли по природной пассивности. Из множества эмоций, лишь чёрная злоба властвовала во Тьме, делая пустоту ещё чернее и ненавистнее живому.

«Ты надоел мне, человек, - прошипела Тьма. – Вся человеческая неблагодарность слилась в твоём мерзком сознании! И ты ещё не всё знаешь. – Она злобно рассмеялась. От её смеха повеяло холодом, в корне убивающим любую надежду. – Это правда, что я забираю у души разум. Да и к чему он этим ничтожным остаткам прошлой жизни, которые не смогут даже частично использовать его мощь. Но, потеряв сознание, они не умирают, ибо изначально мёртвое невозможно убить. Лишённые способности мыслить они всё же испытывают некие эмоции. И именно те из чувств, которые переполняли их во время потери разума. Страх и жалость к себе, вот, что вечно движет ими. Бесцельно слоняясь в бесконечности, оглашая окрестности жалкими стонами и воем, ищут и не находят то, что по праву принадлежит мне, так как сильнейший всегда прав! Это продолжалось до тех пор, пока это мне порядком не надоело. Я собрала эти жалкие отбросы воедино. Слившись в один неисчислимо многоголосый хор, они своими завываниями приносят мне ни с чем не сравнимое наслаждение. И уж если я не могу их убить, то пусть хоть так ублажают мою переполненную ненавистью к ним душу. Я ненавижу их уже за то, что они своим бессмертием смеют приравниваться ко мне! Пора, однако, вернуться и к тебе, мой любезный друг. – Её шипящий голос, под действием переполнявшей злобы, временами переходил в невнятный свист. – Очень, даже очень скоро ты пополнишь ряды этих певцов бессмертия».

Всё время, пока звучал этот монолог, я чувствовал, что, что-то упустил, что где-то внутри меня уже есть знания, которые могли бы дать отпор этому изгаляющемуся злу. Я прекрасно осознал, что если бы я не потратил свою жизнь на бессмысленное перетаскивание своего тела с места на место в поисках жратвы, низменных удовольствий, продиктованных похотью и невежеством, смог бы развить внутреннюю чистоту – главную предпосылку самосознания. И имена эта нечистоплотность сейчас не даёт мне возможности вскрыть внутренние резервы, способные противостоять Тьме, а то и изменить её сущность.

Тяжёлые объятья Тьмы вновь начали своё невыносимое давление, и я понял, что это – всё!

«Да чтоб ты сдохла, подлая тварь! – В гневе крикнул я, уже не контролируя мыслительный процесс, дав волю силе чувств. – Быть может, очень скоро, появится душа исполненная могущества, которой ты подавишься, когда она заткнёт твою зловонную пасть!»

Удар невиданной мощи обрушился в самую сердцевину моего Я, сметая преграды сознания, выплёскивая наружу все соки разумности, которые Тьма с наслаждением вылизывала, обнажая мою опустошенную душу. И в исступленьи яростном заведомо проигранного боя я вынесся на гребень адской боли, весь, трепеща в неистовом оргазме ужаса. Исполненный безумства крик потряс вселенные, лишь злобный хохот Тьмы ему ответом был.

19 сентября 1996 года
переработан и закончен
07 ноября 2005 года